Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Советская власть делала все возможное, чтобы облегчить тяжелое положение крестьян, оказавшихся в трудных условиях.
Из Шуши отправлялись караваны с мануфактурой и мукой, керосином и сахаром, мылом и зерном.
Однако не проходило и дня, чтобы на караваны не нападали грабители. Бывшие хозяева — беки со своими помощниками, вооруженными и беспощадными, нападали на селения, угоняли скот, убивали людей, помогавших Советской власти, сжигали дома, и склады.
Новая власть тоже нуждалась в помощи: обращаясь к беднякам и батракам, укрепляя в них сознание хозяев своей судьбы и призывая к борьбе с бандитами.
Все, кто приезжал в село из волости или уезда, обращались к нам не иначе, как «товарищ». Не раз называлось имя Ленина.
Я бывал на таких собраниях редко, но когда мне случалось слушать представителей новой власти, то старался не пропустить ни одного слова. Если раньше из села в село ползли слухи, что большевики не смогут удержаться и власть снова захватят беки, то в последнее время конные отряды навели порядок на дорогах, и люди стали верить, что Советская власть вовсе не собирается отдавать свои завоевания бекам.
Власти из волости решили открыть школу в Караджаллы. Приехал и учитель, только никак не могли найти подходящее помещение. Решили занять под класс комнату у одного из богачей. Но ни одному хозяину не хотелось, чтобы класс был в его доме, поэтому при приближении школьной комиссии хозяин дома прятался.
Наконец выбор пал на дом нашего соседа, самый большой в Караджаллы. Хозяин узнал о приближении комиссии слишком поздно и не успел спрятаться вне дома. Он залез под тюфяки и одеяла, сложенные одно на другое возле стены в большой комнате.
Жена хозяина сказала, что муж в соседнем селе и она ничего не может сказать комиссии. Все двинулись к двери, и тут председатель сельсовета заметил ноги, торчащие из-под груды одеял. Делая вид, что он ничего не заметил, председатель задержал комиссию и внезапно начал говорить, как разместить в комнате столы для учеников:
— Вот здесь мы поставим первый ряд, здесь — второй, а учительский стол и доска будут стоять здесь. — Он сапогами наступил на торчащие ступни хозяина. Тот взвыл от боли. Хозяину дома ничего не оставалось, как вылезти, отдуваясь и краснея, из своего убежища.
И школа начала работать. Но без меня: караджаллинские ребята учились, а я пас скот. Впрочем, если бы у меня и было время, делать в этой школе мне нечего: здесь начинали с изучения алфавита.
Все бы хорошо, если бы не приставания двоюродной сестры хозяйки дома. Она сделала мою жизнь просто невыносимой. Вначале она просто обхаживала меня, заискивающе улыбалась, а в последнее время норовила обхватить меня руками или, подкравшись сзади, ударить меня шутливо по голове, так что папаха съезжала мне на глаза.
Я как-то пожаловался на нее хозяйке. Но сама хозяйка, ничего не ответив мне, почему-то рассмеялась и внимательно посмотрела на меня.
Тогда я сам решил проучить свою мучительницу. Каждый день, возвращаясь с пастбища с телятами, я приносил две-три охапки сухого терновника. Сложив их возле очага, я подсаживался поближе к огню, чтобы отогреться после целого дня на морозном воздухе. В тот день, собирая дрова, я запасся длинными и острыми, как кинжалы, колючками. Перед тем как зайти домой, я снял папаху и воткнул в нее с внутренней стороны больше трех десятков колючек. Пригнав телят домой, я, как обычно, внес дрова в дом и, сложив возле очага, присел к огню погреться. И тут же услышал быстрые шаги. Не успел я и глазом моргнуть, как двоюродная сестра хозяйки, едва дотронувшись до моей папахи, с диким воплем отпрянула от меня. Сдвинув с глаз папаху, я оглянулся и тут же пожалел о содеянном: с удивлением и страхом рассматривала она свои окровавленные ладони.
В эту ночь я так и не заснул, размышляя, что мне делать дальше. Я никак не мог понять, отчего все так получилось, и вдруг неожиданно мне на ум пришли слова хозяина в самый первый мой день в Караджаллы: «Чем чужой придет и будет есть у нас, лучше ты ешь наш хлеб, как собственное дитя, да и живи с нами вместе». Теперь я понял ухмылку хозяйки, когда пожаловался на ее двоюродную сестру.
Но в мои планы вовсе не входила женитьба! И более того: чабаны и пастухи кроме еды получали деньги за свой труд, а я на правах будущего родственника не видел еще ни одной копейки и, как понял сегодня, никогда не увижу. Уйду ли я сегодня, уйду ли через месяц — в моем кармане будет так же пусто, как и в первый день. А если я заболею?
Я еще сам не знал, что намереваюсь сделать, когда руки откинули попону, которой я был укрыт, и принялись зашнуровывать чарыхи.
Холодным морозным утром я оставил Караджаллы и вышел на тянувшуюся вдоль Аракса дорогу. Эти места мне были хорошо знакомы. Полтора года назад, еще при жизни матери, в Горадизе, по этой равнине я направлялся в Чайлар. Теперь я шел к Горадизу.
Сильные ветры с Аракса забили снегом ущелья, засыпали дороги. Я проваливался в сугробы, скользил по ледяной корке, которая покрывала снежные поля, падал, вставал и продолжал идти упорно вперед.
Этот тяжелый и непривычный для меня путь по снежным равнинам не казался мне трудным. Я знал, что вытерплю все, чего бы это мне ни стоило.
Как я узнал в последние дни, в Учгардаше жила моя единственная теперь сестра. Там я найду и кров, и пропитание. Там я найду и работу, а осенью, если улыбнется мне счастье, пойду учиться.
* * *
Раньше я никогда не бывал в кочевье Кавдар, хотя слышал о нем достаточно, ибо здесь жили родственники матери — мои двоюродные братья и сестры.
Кавдарцы — кочевники, каждую весну они покидают свои места в поисках пригодных пастбищ и возвращаются, когда наливаются жиром бараньи курдюки. Двоюродных сестер выдали в Кавдар замуж за местных парней, а двоюродные братья перебрались сюда, когда бежали от войск дашнаков.
Кочевье лежало на моем пути, и я решил зайти в Кавдар и разыскать родичей. Если удастся, думал я, пережду холодные дни, и кто
